О флирте искусном замолвите слово

[Фракиец]

БИЛЕТ НА ВЕЧЕРНИЙ ТРАМВАЙ
— Самуил Залманович, я к вам по делу! — Зиночка Цыперович села на табурет, положив обширную, как кукурузные поля под Бердичевом, грудь на столешницу стола. — Я к вам по делу, Самуил Залманович, и даже не просите меня уйти!
— Отчего же я буду вас просить уйти, когда вы уже тут и тяжело дышите? — прошептал Самуил Залманович, не отрывая взгляда от груди Зиночки. В его глазах промелькнули краснознаменные комбайны, собирающие урожай на бердичевских полях ее груди, а сердце билось, как раненая чайка.
— Самуил Залманович, я одинокая женщина, но таки у меня тоже есть чувства и нерастраченный запас! Я не сильно умею сказать, но хочу. Я тут вся перед вами, Самуил Залманович, и хотела бы приятно вспоминать этот маршрут, што я сделала до вашего дома.
— Я дико извиняюсь, Зиночка, но я что-то не понимаю к чему вы клоните...
— Что тут непонятного, Самуил Залманович? Я же так и говорю вам, чтоб вы мне были здоровы, я одинокая женщина, у меня есть нерастраченный запас и пылкая страсть. Не буду вводить вас в заблуждения и крутить бейца, я далеко не девочка,мне сорок лет, но так и вам не девятнадцать! Я ехала к вам три остановке на трамвае, я заплатила живые деньги за билет, я волновалась и переживала. И если вы думаете, что я ехала к вам, чтобы говорить не о чем и делать вам беременную голову, то прекратите так думать и начните думать за другое!
— Пардон, Зиночка, но вы говорите столько слов, что я вообще перестал что-то себе думать!
— Я не знаю, как вам сказать — вдруг обмякла Зиночка Цыперович. — Я, как вы успели себе заметить, дама. И дамам не полагается приезжать к кавалерам с таким предложениями.
— С какими такими предложениями, Зиночка? — Самуил Залманович развел руками и вскинул брови- Вы таки так запутали мне голову, что я не знаю как!
— Ой, только не кидайте брови на лоб, Самуил Залманович! Вы такой умный человек и медицинский доктор с высшим образованием, вдруг и делаете из себя херувима, не понимающего, зачем дама моих форм и безупречной репутации приезжает к одинокому мужчине на вечернем трамвае за рубль? Я, конечно, могу вам сказать за этот гештальт, но я повторю, я дама! А вы стоите тут, как белая береза и пытаетесь ничего не замечать!
— Таки что я должен заметить, Зиночка? — Самуил Залманович протер лысину носовым платком.
— Посмотрите на этого поца! — Зиночка резко поднялась с табурета. Кукуруза на бердичевских полях ее грудей заволновалась, словно на ветру. — И за что мне такой кадухес на всю голову? Пустите меня, бесчувственный человек! Я ухожу! Эх, вы, Самуил Залманович, а ещё логопед называется!
— Я не логопед, я отоларинголог! — крикнул Самуил Залманович вслед хлопнувшей дверью Зиночке.
Но было поздно. Она ушла.
— Шо, Муля, Зиночка опять приходила намекать за замуж? — крикнула из соседней комнаты Броха Моисеевна, мама Самуила Залмановича.
— Мама, вам оно надо, мама? Спите, уже восемь часов! — ответил самуил Моисеевич и налил себе чая. Флегматичная кукушка подтвердила его слова, прокуковав с настенных ходиков ровно восемь раз.

А. Гутин

[smilla]

Можно жить с закрытыми глазами,
Не желая в мире ничего,
И навек проститься с небесами,
И понять, что всё кругом мертво.

Можно жить, безмолвно холодея,
Не считая гаснущих минут,
Как живёт осенний лес, редея,
Как мечты поблекшие живут.

Можно всё заветное покинуть,
Можно всё навеки разлюбить.
Но нельзя к минувшему остынуть,
Но нельзя о прошлом позабыть!

Константин Бальмонт

[Фракиец]

Ты жила, о печалях не зная,
Но раёк потемнел в один миг:
У тебя вдруг завёлся, родная,
Сорокагодовалый мужик.

Основательный, крепкий, таёжный,
Сам себе и захватчик и страж,
Как для шпаги уютные ножны,
Как для "Фабии" новый гараж.

На каком он родился морозе
В новогоднем волшебном лесу?
Он храпит как весёлый бульдозер
И безжалостно жрёт колбасу.

Он не мажет бальзамом кудряшки
И не ищет по моде штанцы,
Но зато ловко чистит фисташки
И, не ловко, но сводит концы.

Не гламурный Ромео в лосинах,
Не наследник златого дворца.
Просто взрослый суровый мужчина,
Что немного похож на отца.

Не герой, не пророк, не мессия,
Но открылась внезапная суть:
У тебя на других аллергия,
А его бы обнять и заснуть.

И теплее покажутся зимы,
И не выпустит счастье из рук
Твой единственный, лучший, любимый,
Дважды двадцатилетний супруг.

© Чёрный Заяц

[Фракиец]

Дочь надевает колготы.
Пятнадцать минут.
Пятнадцать минут, но добилась успеха едва ли...
Испорчено утро субботы -
Колготы ей жмут,
А нас уже ждут где-то там, куда мы опоздали.
То пятка тугая,
То след от колена не там,
То глупый узор не с того начинается края.
За ней наблюдая,
Бессильно считаю до ста,
И где-то внутри (раз-два-три), все равно, закипаю.
Я чайник, увы, в воспитании хороших детей,
Я — чайник, и пар из ушей лишь тому подтверждение.
Сурово бурчу, мол, давай-ка уже поскорей,
В уме честеря все безрукое е-поколение.
А дочь надевает колготы.
Похоже, без слез
Не выйдет пройти этот квест и добраться до куртки.
Мой дзен истощен и измотан,
Витает вопрос
Пойдем ли вообще мы куда-то в ближайшие сутки.
И я, в сто пятнадцатый раз досчитав до двухсот,
Срываюсь с высоких стандартов чужих педагогик
(Пар бьет мне в висок, и все громче проклятый свисток),
Я злобно пихаю замерзшие детские ноги
В желудок удаву колгот,
Я спешу и кричу,
Спешу и кричу — и мне вдруг так морозно и гадко,
Что левой рукой, поправляя колени и пятки,
Я правой рукой закрываю, буквально, свой рот
(Мутит тишина, как во время паршивой посадки).
А дочь обнимает, щекой прижимаясь плечу,
— Спасибо, что ты помогла. А то я отчего-то
Никак не могла... Я, наверное, все еще деть.
Давай, мы простим непослушные эти колготы,
И быстро пойдем. И побольше успеем успеть.
— Успеем, мой свет. Не волнуйся, вся жизнь впереди,
Раз в десять минут прибывает трамвай к остановке.
Стоим у двери. Я тихонько шепчу себе "Жди."
И жду. И молчу. Дочь вовсю надевает кроссовки.

© Наталья Ненашева

[Золотко]

Римма Казакова

Постарею, побелею,
Как земля зимой.
Я тобой переболею ненаглядный мой.
Я тобой перетоскую, переворошу,
По тебе перетолкую, что в себе ношу.
До небес и бездн достану, время торопя.
И совсем твоею стану, только без тебя.
Мой товарищ стародавний,
суд мой и судьба.
Я тобой переболею, чтоб найти себя.
Я рискну ходить по краю
в огненном краю.
Я тобой переиграю молодость свою.
Переходы, перегрузки, долгий путь домой...
Вспоминай меня без грусти,
ненаглядный мой....

[Qzmi4]

В самой крайней поре одиночества
Ты не так одинок еще днем,
Тяжелее всего это «ночество»,
Заключенное в слове самом

Даже в мыслях представить не хочется,
А попробуй-ка, переживи,
В одиночку все длинные ночества,
Злые ночи тоски по любви.

Не поется душе, не хохочется.
Одиночество. Ночь. Нелюбим.
А страшнее всего это ночество
Если ты беспросветно один.
©

[smilla]

В земные страсти вовлеченный,
я знаю, что из тьмы на свет
однажды выйдет ангел черный
и крикнет, что спасенья нет.
Но простодушный и несмелый,
прекрасный, как благая весть,
идущий следом ангел белый
прошепчет, что надежда есть.

Булат Окуджава

[Фракиец]

....Этот город пронзён ноябрём до крыш, все дороги ведут в белоснежный сон: в нём ты снова со мной до утра не спишь, в нём судьбы не вращается колесо; мы идём по дворам, нам на плечи — снег, а в наушниках звуки "My valentine"... в нём мы не расстаёмся в моей весне, в нём меж нами нет ни границ, ни тайн.

Всё так просто — в моей есть твоя рука, ты смеёшься, а я на тебя смотрю. Мне с тобой вся печаль моя так легка, и с тобой я скучаю по декабрю: жду его, как и ты, чтобы был уют и зима проводилась уже не "без"; я иду домой — ведь меня там ждут, я иду домой... я иду к тебе.

И твои объятия — терпкий мёд, мягкий ворс и ромашковый тёплый чай. Я с тобой поверю, что всё пройдёт, я найду пристанище у плеча, я с тобой залягу совсем на дно, спрячу мир наш хрупкий от прочих глаз, пропою сонет из минорных нот и начну всю жизнь проживать сейчас.

Но судьбы вращается колесо, и ноябрь спускается снегом с крыш... я иду по дороге в хрустальный сон, но не знаю, когда ты теперь не спишь, как не знаю имён, обстоятельств, дат, что заставили сделать неверный шаг; я иду по дороге, идут года, но давно застыла моя душа. Хоть в наушниках снова "My valentine", и дворы всё те же, но не судьба... мне никто не расскажет одну из тайн: почему есть город, но нет тебя.

© Декабрь

Смотреть видео

[Фракиец]

....я видел множество людей: дождливых, призрачных, туманных,
носящих под плащом сквозняк, что воет в застаревших ранах,
с глазами, серыми, как сталь, и опустевшими, как Припять,
чью боль годами можно пить, но никогда до дна не выпить.

я видел множество людей: янтарных, солнечных, искристых,
пропитанных морской волной, что украшает пеной пристань,
с душой, распахнутой для всех, как то окно, что жаждет утра,
что, как дитя, глядят на мир, но зрят по-стариковски мудро.

я видел множество людей: пронзительных, морозных, белых,
как будто сам старик-февраль пришел в ночи к их колыбели,
забрал горячие сердца и влил бесчувственность в их вены,
чтоб получились, как стекло – прозрачны, но не откровенны.

я видел множество людей, и в каждом билось время года.
в одной груди таился штиль, в другой - гневилась непогода.
мы все – немного зеркала, шкатулки для небесной пыли.
осталось только разобрать, какой же цвет у наших крыльев?

© Deacon

[Фракиец]

Меня сочтут обманщиком,
Да только я не лгу:
Вином из одуванчиков
Торгуют на углу.

Уж если одурачивать –
То как-нибудь хитро:
Вино из одуванчиков –
Да это же ситро!

Нашли же чем попотчевать
Доверчивый народ, –
А очередь, а очередь,
А очередь – растет!

Закройте вашу лавочку,
Не стоит тратить пыл:
Вино из одуванчиков
Никто ещё не пил.

Алхимики, не вам чета,
Тузы и короли –
Вина из одуванчиков
Придумать не смогли.

Напрасно вы хлопочете,
Товар у вас не тот, –
А очередь, а очередь,
А очередь – растет.

Название заманчиво,
Однако не секрет:
Вина из одуванчиков
На белом свете нет.

Меня сочтут обманщиком,
Да только я не лгу:
Вином из одуванчиков
Торгуют на углу.

Вино, понятно, кончилось,
Киоск давно закрыт, –
А очередь, а очередь,
А очередь – стоит!

© Леонид Филатов

[Фракиец]

Мое

Вот так приходишь в дом, а он чужой.
Чужая обувь на полу в прихожей,
Рукой коснись и получи ожог –
Такое все горячее, о боже…

Такое все нездешнее, увы,
Чужая кошка трется о колени,
Уже не прыгнуть выше головы,
Чтоб не увидеть этих изменений.

Поставишь на пол (на чужой!) портфель,
В чужую кухню проскользнешь неслышно,
Как будто в ад крадущийся Орфей,
Но у того все очень скверно вышло.

Она посуду моет и поет,
Ты видишь отраженье в мыльном блюде,
Глядишь и понимаешь: не мое.
И больше никогда моим не будет.

И грустно так, хоть помирай, ложись,
И где-то за спиной смеются черти.
Ты будешь, будешь жить чужую жизнь
До собственной неотвратимой смерти.
Libra

[Фракиец]

Я много лет пиджак ношу.
Давно потерся и не нов он.
И я зову к себе портного
и перешить пиджак прошу.

Я говорю ему шутя:
"Перекроите все иначе.
Сулит мне новые удачи
искусство кройки и шитья". .

Я пошутил. А он пиджак
серьезно так перешивает,
а сам-то все переживает:
вдруг что не так. Такой чудак.

Одна забота наяву
В его усердье молчаливом:
чтобы я выглядел счастливым
в том пиджаке. Пока живу.

Он представляет это так:
лишь только я пиджак примерю –
опять в твою любовь поверю...
Как бы не так. Такой чудак.

© Булат Окуджава

[Фракиец]

....Забытый актёр Сверчков-Заневский
Встаёт, говорит "пора",
Плотно задёргивает занавески -
Темны уже вечера.

Он надевает шляпу - тончайший войлок.
И кожаный лапсердак.
Всё потому что в городе над Невою
Холодно в час собак.

Он проверяет, в кармане ли папироска?
Как там дыра внутри?
А бультерьер Сверчкова по имени Розка
Мается у двери.

Её глаза, улыбка и все четыре
Лапы - зовут гулять!
А у Сверчкова - вместо души пустыня,
Вместо шарфа петля.

Он совершенно разбит и разочарован,
Но держится молодцом
Перед собакой, перед её безбровым
Преданнейшим лицом.

Они выходят в поздне-осенний космос,
Лапы скользят по льду,
Сверчков кивает холодным звёздам,
Розка бежит к пруду.

Раскормленные городские птицы
Срываются в небеса
Заневский вынужден суетиться -
Розку надо спасать.

И, устремляясь в сумерки за любимцем,
За белым смешным хвостом,
Он понимает: мысль о самоубийстве
Отложена на потом.

Обидно, что некому... Жаль, что не с кем...
Грустно, что был таков...
Был знаменитый актёр Заневский,
Нынче просто Сверчков.

Так и проходит мирская слава,
Рушатся миражи
Без оглушающих криков "Браво!"
Как-то придётся жить.

Жаль, что не занял заветный "Оскар"
Места в стенном шкафу,
Но не смертельно... И, кстати, Розка,
Выплюнь голубя! Фу!

Невероятный сегодня воздух!
Холодно, как зимой,
Не надышаться... Однако, поздно,
Розка, идём домой!

Алла Ли

[Фракиец]

Придя в общество, осторожно вскинь глаза и реши, какая из девиц или дам создана для тебя. Если ни одна, не насилуй себя и не руководись пословицей о безрыбье.

Избрав, отведи в сторону хорошо знакомого, узнай деликатно биографию и топографию ее, сядь напротив, сделай возможно умные и понимающие глаза и смотри на лампу.

Пересядь поближе и, пряча грязные ногти, спроси желудочным шепотом: «Вы любите Пана?» Услышав неизбежное: «Еще бы!», помолчи пять минут и закрой глаза ладонью.

Отмахнув головой поток внезапных мыслей (для вида), настойчиво, просто и изумленно оброни: «Какое у вас лицо?!» Она поймет это всегда в желательном для себя смысле.

И если ее зрачки слегка потеплеют, протяни под столом носок ботинка (со скоростью 2 миллиметров в минуту) и, как дыхание ветра, коснись ее ногой.

Когда, в ответ на пожатие, ее нога вздрогнет и уплывет под черную пасть дивана, заговори сразу бурно, негромко и песнопенно:

О — бескрылости жизни, стенах, девятой симфонии, атласе ее дыхания, стенах, уходе Хомякова, холодных вершинах одиночества, стенах, грубой квартирной хозяйке, «Вехах», стенах…

И вдруг… остановись. Обведи глазами курящих и некурящих, пьющих чай и непьющих, сделай тонко-презрительно-сострадающе-саркастически-негодующее лицо, внезапно, словно чудо, найди фиалки (или маслины — если она брюнетка) ее глаз: вспыхни и зарозовейся. Ты и она. Она и ты. Только в этом смысле должна она понять тебя.

Иди дальше: «Здесь трудно говорить… невыносимо молчать… невозможно думать». И полным аккордом виолончели, шумящим призывом спроси: «Когда?..»

В ответ на возможное молчание (75–90 %) опрокинься: «И вы любите Пана?! О! Вы такая же, как все?! О! Пять минут знакомства и вопрос „когда?“. Это „неприлично“?! Дерзко?! О!.. Но я думал, что вы…» И гордо умолкни.

Придя к ней через день на квартиру, начни с Никиша и садись непременно против входных дверей.

От Никиша перейди к жизни, от жизни к себе. Среди вдумчивой и затаенно-детско-искренней фразы о своей последней поездке в Териоки коснись ее мизинца и спроси:

— Вы бегаете на лыжах?

И, не давая ей опомниться, возьмись за мизинец и разлейся: «Лыжи! Вы не бегаете на лыжах! Такая хрупкая (или мощная) фигурка на искристом снегу (возьми два пальца), холод обжигает лицо, птицы изнемогают и отстают (возьми три пальца)… ветер смеется в глаза и целует руки… вот так… вот так» (попробуй показать — как).

Если она встанет, скажет: «Негодяй!» и нажмет кнопку, подыми на нее холодно-рассеянные глаза, скажи: «Дура!» — и уходи.

© Саша Черный, «Руководство для флирта в квартире» 1910 год

[Золотко]

Ты говоришь, что нет любви во мне.
Но разве я, ведя войну с тобою,
Не на твоей воюю стороне
И не сдаю оружия без боя?
Вступал ли я в союз с твоим врагом,
Люблю ли тех, кого ты ненавидишь?
И разве не виню себя кругом,
Когда меня напрасно ты обидишь?
Какой заслугой я горжусь своей,
Чтобы считать позором униженье?
Твой грех мне добродетели милей,
Мой приговор — ресниц твоих движенье.

В твоей вражде понятно мне одно:
Ты любишь зрячих, — я ослеп давно....

Шекспир...