О флирте искусном замолвите слово

[Rocco]

Хочу «прощальный» секс! Ты всё равно уходишь,
Так на часок ещё подзадержись.
Ты глаз своих давно с груди моей не сводишь,
Дотронься – и в желаньях растворись.

Что толку сожалеть? Прижми меня покрепче,
Целуй, чтоб губы сплавило огнём.
И бесполезно врать, ведь мы давно «болеем»;
Взаимной страсти полон водоём.

Хочу тебя всего! И извиваться в «муках»,
Свою сдавая крепость вновь и вновь!
Прощальный первый грех – прощения наука,
Где страсть нас учит «что же есть ЛЮБОВЬ».

[Золотко]

Влюбился в женщину Поэт.
В поэта Женщина влюбилась;
На перекрестье всё случилось –
Соединились звук и цвет.

Соединились два желанья –
Прямолинейность с очертаньем,
Но ничего не изменилось
Средь счастий призрачных и бед.

Она – понять свободу тщилась,
Он – воспевал очаг и кров.
Она – возвышенно молилась,
Он – изучал молитвослов.

Как день и ночь, как хлад и пламень,
Кувшин и терпкое вино
Они – подобие искали
И… отторженье заодно.

Но в каждом слоге с полуслова
Она улавливала след
Такой желанной и искомой
Любви, знакомо-незнакомой,
Той, что казалось, вовсе нет.

Той, что способна вздохом, стоном,
Зажечь неизречённый свет –
Наперекор земным поклонам,
Дать в духе правильный ответ.

В поэта Женщина влюбилась…
Влюбился в женщину Поэт....

[Фракиец]

Её звали Мария. Она завивала косы.
Я лежал на пути, на дороге, когда с базара
Она шла и несла душистые абрикосы,
И такими смотрели прохожие вслед глазами,

Что могли бы наняться к Иуде учениками.
Впрочем, люди как люди. Безгрешные, не иначе.
Вы когда-нибудь видели, как могут плакать камни?
Если нет, из чего тогда строили стену плача?

Башня рыб - Магдала̀ - после лова сушила снасти.
Её звали Марией. Распутницей. Магдалиной.
Наливала масло в кувшины из алебастра.
И зрачки её были, как косточки из оливок.

А меня убирали за пазуху и на сердце.
Мне на сердце было удобней. По крайней мере,
Был уверен - отсюда мне никуда не деться,
Пока, словно круги по воде, расходилась вера.

Галилейское море. Мощёных дорог каналы,
Под горбатыми сводами крипты стихали хрипы.
У Петра, как обычно, одна мелюзга клевала.
Кто-то снова ходил по волне и тревожил рыбу.

Стены белые. Солнце. Мир тёк молоком и медом.
Фарисеи и мытари плыли по пы̀ли в Пейсах.
Ей повесили камень на шею позором рода
И вину. А вина здесь по-прежнему хоть залейся.

Одержимая бесами, бедами. В синагоге
Отпевали грехи, прикрывая в экстазе веки.
Я запомнил её следы. Она шла за богом,
Потому что в нём она видела человека

Со своими слезами, сомненьями и бессильем,
Под холстиной - живое тело, запястья целы,
Не пророка, не проповедника, не мессию.
Если камнем прицельно в висок, то хотя б за дело.

Голова не обрита. Сплетённые сети цепко
Всё держали, тряслись на ветру бородой раввина.
Убежала. В скрижалях фундамента старой церкви
Я - тот камень, не долетевший до Магдалины.

Её звали Марией. Джульеттой. Кончитой. Анной.
Этих странных женщин, идущих, зовущих, ждущих.
Вы когда-нибудь знали, что их могут помнить камни?
Если нет, из чего тогда сложены ваши души?

© Резная Свирель (Наталья Захарцева)

[Фракиец]

...Шагнув во двор, поймав в ладони пар,
закрыл глаза шарфом. Вернее —
спрятал.

И захотелось лечь на тротуар.
Лицом в песок и битум.
И заплакать.

Плевать, ко мне
прилипнут грязь и гарь.
Пусть дым из труб окутывает тело.
Мне захотелось лечь на тротуар.

Белел ноябрь.
На улице темнело.

Вокруг меня резвилась детвора.
Старушки обсуждали герра Трумпа.
В подъезде зажигалась лампа-бра.
Троллейбус шёл проторенным
маршрутом —

а я лежал.
Мечтал о волшебстве,
которое — без искр и мандаринов.
Которое — в автобус и к Неве.
По улицам. Вдоль — снов
и магазинов.

Белел ноябрь. Кружило и мело.
Я вспоминал шуршанье электрички,
ползущей в полусонный Петергоф,
где мы с тобой —
замерзшие прилично —
глотали закипевшее вино,
меняя грусть на праздничную
радость.

Мигал горячей лампой гастроном,
живущий на изгибе
автострады.

Но а теперь — лицом на тротуар.
И в этом нет ни грусти. Ни печали.
Я просто лёг. Не умер. Не упал.
Я просто лёг. И все вокруг
молчали.

***

Шагнув во двор, поймав в ладони пар,
закрыл глаза, услышал шелест ивы.

Мне захотелось лечь на тротуар,
себя притом почувствовав
счастливым.
Джек Абатуров

[Фракиец]

Смотреть видео

[Yugo69]

Убивали любовь. Убивали в четыре руки.
Били с разных сторон, соревнуясь в сноровке и силе.
Им шептала любовь: "Ах, какие же вы дураки."
А они ей в ответ за ударом удар наносили.
Убивали любовь. И однажды любовь умерла.
Ей бы их обмануть. Притвориться убитой. И только.
Но любовь — есть любовь. Притворяться она не смогла.
Да и им, поначалу, не жаль ее было нисколько.
Схоронили любовь. На поминках его кулаки
До боли сжимались, а глаза ее слезы затмили.
Но, тайком друг от друга, все те же четыре руки,
Поливают цветы у погибшей любви на могиле.
Ю. Воронов

[Yugo69]

Я обещаю вам присниться,
Сказать, что всё уже в порядке,
Что расцветают флоксы в Ницце
И помидор растёт на грядке.

Мы не расстанемся вовеки,
Покуда сны идут пунктиром,
Мы, как французы или греки,
Гуляем морем или миром…

О мой сеньор!
О, донна Анна!
На сей рассохшейся гондоле
И на земном воздушном шаре
Забудем о сиротской доле.

В конце концов, владеет миром
Лишь тот, кто радости подвержен,
Тогда не будет он повержен
Ни сном, ни выстрелом, ни пиром.

Он будет сдержан от природы,
Которая всегда летает,
И ветер бабочкой болтает
О чём – не ведают народы.

Так вот: покуда ночка длится
Или, возможно, на рассвете –
Я обещаю вам присниться,
А Вы мне что-нибудь ответьте...

Булат Окуджава

[Yugo69]

Я больше не люблю холодный чай,
Ношу с собой зарядку телефона,
Распахиваю окна по ночам
И отключаю звук у домофона.
Мне так чертовски мало в дне часов,
В часах - минут, секундочек, мгновений,
И сколько я не высказала слов,
И сколько пропустила вдохновений...
Ах, удержать бы крепко эту нить,
Не заглушить порыва тихий ропот,
Чтобы не только на носочках жить,
Но иногда переходить на топот.
Чтоб долгий путь мой ненапрасным был,
Не маялась душа, как пёс бродячий,
И чтоб любить не из последних сил,
И если чай, то только лишь горячий.

[Yugo69]

Я тебя бы на руки взял,
я тебя бы взял и унёс,
тихо смеясь на твои «нельзя»,
вдыхая запах твоих волос.
И, не насытившись трепетом тел,
стуком в груди нарушая тишь,
всё просыпался бы и глядел,
плача от радости, как ты спишь.
Я бы к тебе, как к ручью, приник,
как в реку, в тебя бы гляделся я.
Я бы за двести лет не привык
к бездонной мысли, что ты моя.
Если бы не было разных «бы»,
о которые мы расшибаем лбы.

Герман Плисецкий, 1956

[smilla]

Смири гордыню — то есть гордым будь.
Штандарт — он и в чехле не полиняет.
Не плачься, что тебя не понимают, —
поймёт когда-нибудь хоть кто-нибудь.

Не самоутверждайся. Пропадёт,
подточенный тщеславием, твой гений,
и жажда мелких самоутверждений
лишь к саморазрушенью приведёт.

У славы и опалы есть одна
опасность — самолюбие щекочут.
Ты ордена не восприми как почесть,
не восприми плевки как ордена.

Не ожидай подачек добрых дядь
и, вытравляя жадность, как заразу,
не рвись урвать. Кто хочет всё и сразу,
тот беден тем, что не умеет ждать.

Пусть даже ни двора и ни кола,
не возвышайся тем, что ты унижен.
Будь при деньгах свободен, словно нищий,
не будь без денег нищим никогда!

Завидовать? Что может быть пошлей!
Успех другого не сочти обидой.
Уму чужому втайне не завидуй,
чужую глупость втайне пожалей.

Не оскорбляйся мнением любым
в застолье, на суде неумолимом.
Не добивайся счастья быть любимым, —
умей любить, когда ты нелюбим.

Не превращай талант в козырный туз.
Не козыри — ни честность ни отвага.
Кто щедростью кичится — скрытый скряга,
кто смелостью кичится — скрытый трус.

Не возгордись ни тем, что ты борец,
ни тем, что ты в борьбе посередине,
и даже тем, что ты смирил гордыню,
не возгордись — тогда тебе конец.

Евгений Евтушенко

[sport girl]

[Стив]

sport girl, и непохож на форумных мудил

[sport girl]

и непохож на форумных мудил

и на них в том числе

[smilla]

Есть горячее солнце, наивные дети,
Драгоценная радость мелодий и книг.
Если нет — то ведь были, ведь были на свете
И Бетховен, и Пушкин, и Гейне, и Григ…
Есть незримое творчество в каждом мгновеньи —
В умном слове, в улыбке, в сиянии глаз.
Будь творцом! Созидай золотые мгновенья —
В каждом дне есть раздумье и пряный экстаз…
Бесконечно позорно в припадке печали
Добровольно исчезнуть, как тень на стекле.
Разве Новые Встречи уже отсияли?
Разве только собаки живут на земле?
Если сам я угрюм, как голландская сажа
(Улыбнись, улыбнись на сравненье моё!),
Этот черный румянец — налет от дренажа,
Это Муза меня подняла на копьё.
Подожди! Я сживусь со своим новосельем —
Как весенний скворец запою на копье!
Оглушу твои уши цыганским весельем!
Дай лишь срок разобраться в проклятом тряпье.
Оставайся! Так мало здесь чутких и честных…
Оставайся! Лишь в них оправданье земли.
Адресов я не знаю — ищи неизвестных,
Как и ты неподвижно лежащих в пыли.
Если лучшие будут бросаться в пролеты,
Скиснет мир от бескрылых гиен и тупиц!
Полюби безотчетную радость полета…
Разверни свою душу до полных границ.
Будь женой или мужем, сестрой или братом,
Акушеркой, художником, нянькой, врачом,
Отдавай — и, дрожа, не тянись за возвратом:
Все сердца открываются этим ключом.
Есть еще острова одиночества мысли —
Будь умен и не бойся на них отдыхать.
Там обрывы над темной водою нависли —
Можешь думать… и камешки в воду бросать…
А вопросы… Вопросы не знают ответа —
Налетят, разожгут и умчатся, как корь.
Соломон нам оставил два мудрых совета:
Убегай от тоски и с глупцами не спорь.

Саша Черный

[Золотко]

На счастье или на беду
Нам встретиться пришлось.
И сердце, оборвав узду,
С орбиты сорвалось.
И громыхала за окном
Июльская гроза,
И дождь, похожий на потоп,
Отрезал путь назад.

И трепетали мотыльки
Над пламенем свечи.
И плыли мысли от тоски
Твоих стихов в ночи.
А голос твой, как сладкий дым,
Меня завлёк в туман,
И, околдованная им,
Прильну к твоим рукам.

И загляну в твои глаза,
И подожгу мосты...
И нет уж сил шагнуть назад
От роковой черты.
Мой жребий брошен,
Я уже не обману судьбу.
И от тебя мне не уйти,
Пусть даже на беду.

И от тебя мне не уйти...