Про мужчин. Читать можно всем.

[Росич]

[Rocco]

Смотреть видео

[Росич]

[Фракиец]

Мы сидели, выпивали в гараже и слухали историю, как Семеныч не продал Иван Иваныча, своего четыреста двенадцатого «Москвича». Он его Иван Иваныч кликал. А что, вылитый.
Семеныч рассказывает – заслушаешься, не понять где пзд#@% где правда. Ему бы в МИДе задвигать, или пресс-секретарем при каком набобе.
– Как я не продал Иваныча? Это история, ребятки. А ну, плесните колдовства в хрустальный мрак бокала.
И подставляет банку, где свечи зажигания моет.
– Я, – говорит, – тогда с Зиной был всего полтора года женат. Чувства свежи, как розы. Весь трепетал. Надолго ни разу не расставались. А тут её мамаша прихворнула и пришлось Зине уехать на три недели.
Встречать её на вокзал, я заявился аж с цветами, – так окосел от тоски. Иван Иваныч тоже радовался возвращению Зины, – всего-то три раза и заглох по дороге.

Приехали домой, а жена прямо от порога хватает меня за грудки:
– Овладей мной, несчастный!
С <тут автор ругнулся> ли я несчастный?! Советские граждане все счастливы – коммунизм на носу, в холодильнике пиво. Но овладеваю...
Ох любовь и сильное чувство, понял я. Зинка меня рвала когтями как дикая кошка, так истосковалась,– не в себе от страсти. Потряхивает её, зубки белые стучат, дышит как лошадь запаленная. Моченьки её бабьей нету.
– Еби на месте! – приказывает. – В прихожей, под вешалкой. Я тя люблю, Колька, Колюня, Коляша мой. Ах!
Я Коля, меня упрашивать не надо. Она воем выла...
– Трахай меня, как суку. Я твоя навсегда. Люблю, люблю! О, какой ты трахарь, Коля!
Завелась не на шутку, так и сыплет ругательствами. Впервой такое-то. Вот что значит страсть. И я от этого тоже завелся. И потом, – поддержать надо женщину покуда не кончила. А у ней голубки уж лицо полыхает, груди набрякли, вся жаром пышет, рычит <авторский жаргон>, – вот-вот и стартует в космос.
Ну, я и подмахнул ей по-родственному...
– Ах ты моя прекрасная <авторский жаргон>! – говорю ласково.
И тут же мне пощечина – хлоп! Да другая – бац! Звонко, от сердца.
– <крепкое словцо> ты?! – кричит. – Я порядочная женщина!
И в слезы. Ты типа, не понимаешь тонкой женской натуры, лапоть. Это же эмоции, экстаз, деревенщина ты сиволапая.
Обидно стало. А у меня, говорю, не эмоции?! Деревянный я с обеих сторон что ли? Я тоже порезче хочу.
– Я тебе дам порезче! – отвечает, и шарит чем <крепкое словцо>.
– Я тебе дам! Последними словами можешь, когда с «Москвичом» своим в гараже, а не с женой.
А ну, неси меня на кровать и заводи по новой, – весь настрой сбил. А закончим, я с тобой разберусь, чем тут занимался, что с родной женой эдак вот. Поцелуй меня, ну! Да крепче, не бзди! На работу тебе пожалуюсь, аморал.
По глазам вижу, – не шутит. В те времена баба запросто могла подать ноту протеста в партком, местком, если муж раздавал супружеский <тут автор ругнулся> посторонним женщинам. Популярный метод был, действенный.

[Фракиец]

А вскоре мы поехали на дачу снять урожай – огурцы поспевали, малина.
Зинка взяла подружку Светку. Холостая баба, красивая, но характерец!..
А сосед по даче Петруха, как нарочно овдовел, вот Зина и решила их соединить.
Петруха мужик хороший. Всегда в баню пригласит – у него баня отличная, выпьет с тобой в меру, на балалайке сбацает. Очень уважал патиссоны и внешне видный – с усами. Зинка говорит, Светка от усов балдеет. Особенно если приложить их к нужному месту…

Светка вырядилась. Ей не огурцы собирать, а восторженные взгляды на Ялтинском променаде.
Понятно, не каждый день мужика подгоняют с дачей и «Жигулями». К тому же вдовец, а не брошенка какой. Значит в порядке мужик, – на лапти не ссыт. Ценный фрукт. Надо брать, покуда другие не заграбастали. Вот она и расфуфырилась. Даже шляпка.

А уж Зинка ей Петруху расписала! – у Светки соски под сарафаном не опадали всю дорогу. Вперед Иван Иваныча бежать готова.
Километра за два до ранчо, Иван Иваныч мой закапризничал, зачихал-запукал и, взял перекур. Заглох гад оранжевый.
Я под капот, а девки вышли, на крыло жоп@#$ облокотили, закурили и пзд#@% за Петруху.
Зинка опять ей зудит: да какой он хозяйственный, да баня, да грядки у него загляденье, малина и крыжовник прут дуром, сам видный.
– Ну что, – торопит меня Светка, – поедем уже?
– Будем поглядеть... – неопределенно отвечаю из-под капота.
Светка от досады пнула Иван Иваныча в колесо. Бабе страх не терпелось увидать и сразить Петруху. Это для баб самая сласть – сразить-то нашего брата.
– С машиной надо ласково. – говорю ей. – Лучше ступай и пощупай Иван Иваныча за выхлопную трубу.
– Зачем?
– Ты когда за член берешься, тоже умные вопросы задаешь? Вдруг Иван Иваныч перегрелся от этой бешеной гонки. Как-никак, шестьдесят кэ мэ выжимали!
Как я про <тут автор ругнулся> брякнул, она сразу же побежала Иваныча трогать.
Вернулась, и:
– Горячая!
– И как х&p стоячая? Ха-ха-ха!
У нее и щеки румяные сделались, ножками сучит.
– Хорош подъебывать. – говорит нетерпеливо, а у самой "там" видать уже озеро, хоть карасей выпущай. – Чинись резче, не мучай одинокую романтичную женщину. У меня уже и духи выветриваются.
– Искры кажись нету. А может еще что. Эх, сюда бы Петруху, он бы живо поставил диагноз этой баллистической ракете.
Но я не Петруха, так что толкаем, говорю, бабоньки. И сажусь за руль.
– Да, толкаем! – воскликнула Светка и уперлась в сраку Иван Иваныча, по моему борту. Ее страшно решительное лицо аккурат в боковом зеркале.

Только кажется, что две лошадиные силы это мало. На виражах, приходилось прибегать к тормозам. Красота! Бензин не расходую, а еду.
Только замечаю, Света красным наливается и все пуще толкает машину. Так во вкус вошла, – губы облизывает.
– Веселей, Светка. – кричу. – Петруха тебя в баньке попарит. Кукурузой разговеешься!
– Ах! – только восклицает она и налегает все злее.
И тут я понимаю, – она испытывает возбуждение, толкая машину. Да, от некоторых движений женщины заводятся почище чем от неумелой езды на велосипеде, например. Да плюс эмоции и предвкушение.
Да ещё босая, – туфли скинула для сцепления. А по дроге рассыпаны камушки, гвозди, окурки.
А ступни у баб чувствительны и склонны к ласке даже в пожилом возрасте (так что, остерегайтесь щекотать старушек).

[Фракиец]

Я из смеху стал притормаживать, – Светка усилила нажим, и стала пунцовая! А когда пошло в горочку, баба просто озверела. Толкает и охает, точно ее опытные черти жарят. А на самом перевале, поднатужилась, да вдруг хлоп на колени и орет: – А-а-а!
И ладошкой по асфальту стучит.
Не знаю, практиковали ли оргазм профессиональные бурлачки, тягая баржи вплоть до начала двадцатого века, но Светка от Иван Иваныча кончила!
Посидел я минуту, вышел. Жена в кулачок лыбится, а Светка закурила что с устатку, а в глазах балдеж разлился.
– Неплохая машинка... Продай? – говорит с хрипотцой. И поглаживает по крыше этот вибратор четыреста двенадцатого калибра.
От перспективы стать "резиновым мужиком", перепуганный Иваныч сразу завелся. Тачки, они все понимают...

Еще беззаботный, Петруха собирал и кушал у забора малину – ведерко на шее.
Когда наша троица вырулила на участок, у бедняги ягода изо рта просыпалась.
Светка возникла среди грядок, как видение самой женственности и сексуальности. Голубой шелк сарафана струился вокруг соблазнительных коленок, грудь вызывающе вперед, из-под белоснежной шляпы Светка нахально разглядывала дачника и лакомку с нехитрым украшением на шее.

– Аллё, Петруха. – кричу соседу. – На балалайке сбацаешь?
А он не слышит.
– Здравствуйте... – негромко промолвила Светка.
– Задра… стра… ву… – промямлил Петруха и, взялся за колючий куст малины, чтоб не <крепкое словцо>.
Ожегши его победным взглядом, Светка развернулась, – только подол взлетел и, грациозно прошагала по вызревшей клубнике в дом. Можно было разоблачаться, Петруха был сражен наповал.
Хана соседу, и пофестивалить не успел. Быстрый ЗАГС нарисовался.

Чё, говорю, разинулся? Топи баню, настраивай балалайку, ценительница пожаловали-с…
– Я мигом!
Кузовок с малиной отбросил, топча любимые патиссоны кинулся в баню.
Вскоре банька была готова, а после и шашлыки поспели.
Ночевала Светка у Петрухи. Он благородно предложил ей второй этаж, чтоб не ютиться в нашем жалком домишке. Она милостиво приняла предложение галантного вдовствующего садовода.
А поутру, вышел я в трусах и с солонкой, свежих огурцов с куста покушать – с похмелюги отлично, и <крепкое словцо>.
Светка в купальнике и с давешним ведерком на шее собирала малину у забора. И норовила ободрать мою, что росла по другую сторону. Ну, хозяйка и всё тут!
Чё, говорю, Светка, Иван Иваныча покупаешь? Пока я не передумал.

– Катись ты. –отвечает. – У меня теперь «Жигули», мне Петя предложение сделал. Кстати, спили верхушку яблони, она нам с Петей помидоры от солнца застит.

А. Болдырев

[Росич]

Фракиец, Вован, в рот мне ноги!
Ты ли, чоли?

[Фракиец]

Росич,
Да)

[Росич]

Фракиец, где пропадал,как сам жив-здоров?

[Фракиец]

Росич,
Жив здоров, всё нормально)

[Vera]

Фракиец,
Здравей! Как си?

[Фракиец]

Vera,
Здравей хубава жена, нещата са добри

[Фракиец]

Решила селянка переложить печку. Наняла мужика. Пришёл печник, натаскал кирпичей, глины — всё под разговор. Женщина поплакалась:
— С мужем вот развожусь!
— Почему? — спрашивает печник, — пьёт?
— Нет, — отвечает селянка.
— Бьёт?
— Нет, — отвечает селянка.
— А что?
— ХРАПИТ, храпит, сволочь — так, что стёкла дребезжат… В Москву возила, академикам показывала, денег кучу извела — всё одно ХРАПИТ.
— А спит как? — спрашивает печник.
— На спине, как все, — отвечает женщина.
— Как захрапит — раздвинь ему ноги, — советует мужик.
На следующий день приходит печник доделывать работу, и встречает его накрытый стол, нарядная хозяйка.
— За что, хозяйка? — спрашивает печник — работа-то не сделана.
— Пёс с ней, с печкой, — отвечает женщина, — помог твой совет, перестал мой мужик храпеть, как отрезало. Только скажи — как ты, простой печник, сумел сообразить то, до чего академики не додумались?!! Жизнь семейную мою спас — ведь я его, чёрта, люблю!
— Так то академики, — отвечает печник, — а мы запросто рассуждаем, по печному: ноги раздвинешь — яйца упадут. Яйца упадут — задницу закроют. Тяги нет — и храпа нет!

[Vera]

нещата са добри

Xубавo! )

[Росич]